Creative Talks: Влад Троицкий

Marina - 12 июля, 2017

Creative Talks: Влад Троицкий, фото-1

Встреча в рамках проекта «Creative Management Days» отNIICEс Владом Троицким. Он говорит об искусстве, предназначении, честности, арт-менеджменте и многом другом. Рассказывает, кто такой «культурный сомелье». Приглашает на GogolFest 2017 и объявляет open call.

2 часа в театре«Дах».

Слушаем или читаем.

 

 

Обычно художники и режиссеры не слышат пространство, у них есть свое видение, и они пытаются подогнать его под себя, и, естественно, мир очень сильно сопротивляется. Бывает, конечно, что можно ломануть, но это, скорее, вопреки, чем за. Та же история с «ДахойБрахой», с «Dakh Daughters». Сейчас — новые проекты «ЦеШо» и «Nova Opera».

Как это происходит? Как рождаются проекты? Бабло потом. Если менеджмент начинается с финансового, бизнес-плана и маркетингового плана, то это не арт-менеджмент, это шарлатанство. Кстати, есть такая тема. Европа наполнена людьми, которые занимаются великим обманом: описывают концепты, попадают в формат грантодателей. Это для людей, которые хотят сделать себе карьеру. Там больших денег не заработаете, но жить, путешествовать по миру можно.

 

— Неужели среди них нет талантливых проектов?

— Бывают, но это, скорее, исключения. Потому что этих людей-грантоедов не интересует как факт результат, проект. Их интересуют отчетные формы — чтобы сделать красивые фотографии… Что это произошло, есть ли у этого последствия — на самом деле это их не интересует. План закрыт, получил свою няшечку — и все, дальше идет сетевая система. На самом деле, в этом есть своя мафия. Я, к сожалению или к счастью, не имею к этому отношения.

 

— То есть Вы никогда не получали таких грантов?

— Это иногда происходит, но крайне редко и, скорее, вопреки, чем за. Там же свой «птичий язык», которым нужно владеть. Нужно, грубо говоря, описать проект, еще его не создав, потом составить бюджет этого проекта, еще ничего не сделав. Потом что-то сделать, подогнать то, что сделал, чтобы оно было приблизительно похоже на то, что ты планировал, очень вовремя сдать бухгалтерский отчет… Наверное, этим надо заниматься, ребята, но я говорю, что я в этом не специалист, и ничего по этому поводу советовать не могу. Наверное, есть специально обученные люди, они приезжают и читают прекрасные лекции, как это делать — заполнять формы, делать мониторинг этих грантов по миру. Этот инструментарий, конечно, можно использовать, но это, еще раз говорю, есть такой термин: сначала «штока», а потом «кака», то бишь сначала, что ты хочешь сказать, а дальше ты ищешь возможности — как. Если ты «беременный» этим, дальше ты — мир. Естественно, если ты открытый и ты готов слышать мир, тогда у тебя появляется инструментарий. На самом деле Украина в этом плане абсолютно гениальная страна — тут можно делать все. Тут гораздо менее зарегулированная история, чем в в Европе, Америке или где-либо. Только кажется, что там все можно, на самом деле, как только ты там начинаешь что-то делать, ты попадаешь в кучу регламентирующих нюансов — безопасность, пожарники и кучу всякого. Пока ты прорвешься через эти препоны, уже ничего не хочется. Здесь можно все. Может быть, это странно звучит, здесь гораздо больше надежд и больше драйва, чем во всем мире. Я много стран объездил — здесь более интересно. Здесь есть то, что называется «тренд на дерзновение», а там есть тренд, что «завтра будет хуже». Все артисты во Франции, в Германии жалуются, как «нам деньги уменьшают, как нам тяжело, как нам тут плохо» — ну, страдают и мучаются. Есть, конечно, маргиналы, но в основном тяжко, и эта тяжкость и несчастность — она их пронизывает. Причем на самые веселящиеся фестивали, которые, казалось бы, и денег порядочно, ну, какой-нибудь Авиньон, Эдинбург, это по театру, музыкальные фестивали, — вроде и есть такое веселье, но оно не то что пир во время чумы, оно все равно такое забытье: я сейчас там повеселюсь, а завтра работать, и не просто работать.

 

— Давайте вернемся в театр. Вы начинали говорить о том, что когда он только появился, когда Вы начали реализовывать, он был не то что не прибыльным, он тянул довольно серьезные ресурсы. Когда начала меняться ситуация и в какой точке вы находитесь сейчас?

— Он все равно дотируемый. Тогда был очень дотируемый. Репертуарный театр — это нужно содержать труппу. Если это 15–20 человек, то прикидываем ту зарплату, которая позволяет людям жить, умножаем, плюс коммуналочка, плюс все обслуживание, техника, бла-бла-бла — итого получается порядка десяти тысяч долларов в месяц существование театра. То есть это чистый минус в месяц. Умножаем на 10 рабочих месяцев — получается соточка в год. Простая арифметика. Понятно, что такая схема требует отдельных дополнительных возможностей. Так как я бэушный бизнесмен, миноритарий нескольких бизнесов, это позволяло содержать «Браху», потом я понял, что, все, караул, я устал, тем более еще было несколько «Гоголь-фестов», которые делались, это тоже был чисто донорский проект, который сначала я сам, а потом Женя Уткин — мы напополам делали эти подарки городу и стране. Что было всегда самое забавное. Это не то что обидно — это не обидно, когда появлялись люди, которые говорили: «Вы не так сделали. Что-то не то. Могли бы сделать получше». Тогда я был более эмоциональным, мне хотелось сказать: «Идите в жопу. Возьмите и сделайте, или если вам не нравятся какие-то инфраструктурные логистические вещи — дайте соточку, и нет вопросов. За ваш счет можно все устроить». Сейчас мы поменяли структуру «Гоголь-феста» и начали продавать билеты. Пока это тоже, мягко скажем, не прибыльная история. Это не музыкальный фестиваль, хотя музыкальный фестиваль типа авторского, который потенциально мог бы быть не убыточным, но, зная, какая история у Димы Сидоренко — прошлый год, я так предполагаю, он где-то в минус 200 влетел, в этом году меньше, но влетел. Все нужно сравнивать. Стоимость инфраструктуры, ничего же не готово, нужно все упаковать — и площадка фестиваля, и техника, охрана, логистика, реклама, бла-бла-бла, все это стоит определенное количество денег. Артисты и всякие там протеджи и прочее тоже стоят недешево. А цена билета, например, на зигет и сюда отличается в разы. Количество людей для того, чтобы отбить это все, должно быть больше. Для того, чтобы было больше, ты должен увеличивать вайнап, ты должен больше вкидывать в рекламу. Когда он накатает эту тему, если у него хватит сил, то тогда это может быть прибыльной историей, как тот же зигет. Первые зигеты были на 50 % поддержка государства, а потом они стали абсолютно независимыми, и сейчас спонсоры толкаются, чтобы поддержать и закрыть какие-то дырки. Пока у нас в стране нет ни одного фестиваля, это я вам ответственно говорю, который самоокупаемый, особенно те, которые побольше. Есть те, которые финансирует город, как (13.27?), есть спонсор, и то у них сейчас разрыв по кассе.

 

— А «Альфа-джаз»?

— Просто человек подарил своему городу деньги, реально это стоит 5-10 млн евро. Получается, что его патриоты сбили, все, не будет «Альфа-джаза».

 

— А Джаз Коктебель?

— Они пытаются свести, но это все время на бреющем. Был Казантип, но это определенная тема.

 

— А еда?

— Даже сейчас еда, которая на платформе, исчерпывает себя. Был нештячок, было новье, они год-полтора на этом прожили, а сейчас они не понимают, что делать. Соточку платить, чтобы поесть дорогой еды? Ладно. С другой стороны — зачем? Мы же живем здесь, и хочется, чтобы наш каждый день мир вокруг нас на фестивале или в театре — это, с одной стороны, как бы утопия, но утопия, которая в результате материализуется, то есть люди получают те эмоции и те чувства, которые реально получают. Может быть, я немного говорю сентиментально, но для меня я нахожусь в системе альтруистической цивилизации. Это разные типы цивилизаций. Есть цивилизация, которую нам навязывает весь мир — это цивилизация потребления, это критерий твоего успеха — сколько ты стоишь. Бабло, что ты имеешь, все дела. Эта цивилизация на каком-то моменте, безусловно, стимулирует людей, но в ней сразу есть своя смерть, как игла в яйце Кощея Бессмертного, потому что ты не можешь насытиться. Если ты все время потребляешь, условно говоря, если ты покупаешь новую машину, она сразу же становится старой, ты покупаешь новое платье, но оно уже через день становится старым. И все время себя запихивая в разные форматы — новый гаджет, всякая новая хрень, — ты находишься в какой-то бессмысленной гонке. Более того, ты теряешь реальную радость от приобретений. С каждой новой ступенью приобретения все меньше и меньше радости. Я недавно размышлял, что при совке я помню чудо встречи с пепси-колой. Я помню этот чудный момент, кода открыли первый завод пепси-колы в Новороссийске. Моя семья тогда переехала из Бурятии в Украину, и мне взяли путевку в Туапсе в пионерский лагерь. Туапсе, первый раз море, мне лет 12, Кавказ, чудо-юдо, белые корпуса. И экскурсия в Новороссийск. И там этот завод пепси-колы и там я сжимаю в своих потных детских ручонках рубас — рубль или два, в общем, я купил три бутылки пепси-колы. Естественно, я ее не открыл, довез до дому, мы поставили ее в холодильник. И какой-то был праздничный день. Мы достали одну бутылочку, открыли — и как очень дорогое вино сидели и пили. Можете ли вы сейчас представить для себя такое впечатление? Сейчас пошел — устриц пожрал. Ничем не удивишь. Этот чувство смывается. И вот эта цивилизация потребления, которая сама себя исчерпывает в нашем сознании. И есть еще цивилизация альтруизма. Что такое альтруизм? Вроде бы все говорят, но даже то, что ты можешь подарить даром, безвозмездно, не ожидая, что тебе воздастся, просто даришь, казалось бы, это так просто. Но при этом для того, чтобы это дарить, это что-то надо иметь. Не бабло. Бабло у тебя просто возьмут и даже не поблагодарят, скорее всего. А это любовь, дружба, внимание, какие-то знания — их подарить, но для того, чтобы их подарить, нужно еще найти, кому это нужно. Ты можешь быть «беременным» своими смыслами, ты художник, рисуешь какие-то картинки, или писатель, музыкант — а это никому не нужно. Это совпало, две вещи — у тебя есть что и у тебя есть кому — то вот оно счастье и есть. Тогда ты наполняешься тем, что появляется реальная осмысленность в твоей жизни. И этот процесс дарения, конечно, бесконечен. И тебе тогда все открывается. То есть ты открываешься миру, ты более внимателен к миру. Я пытаюсь. Понятно, что не всегда, но я пытаюсь жить по этим принципам. Из этого появляется чувство дня. Для меня очень важно такое понимание. У меня практически нет памяти, эмоциональной памяти. Для меня вчерашний день точно такой же, как день 10 лет назад. Он как смывается, как рисунок на песке. Я его, конечно, могу выкроить из своей памяти, но радость — давать себе эту возможность радости ощущения жизни, которая нам дарована. На самом деле гениальная вещь дарована каждому из нас — жизнь. Представляете, какое чудо! Попытка структурировать живое — оно его убивает. Я же не читаю лекцию, как организовать свою жизнь. Я же не какой-то ментор или шарлатан, которые вам будут дуть в уши, что они знают, как это делать. Да пошли они в жопу! Кто что знает? Жизнь — это большой вопрос. Каждый день — это чудо. Другое дело, как вы распоряжаетесь своей жизнью, что вы с ней делаете. Для меня вопрос. Говорят — искра Божья в каждом из нас есть. Известная банальная вещь. Или — человек создан по образу и подобию. Не в религиозном смысле. Но что это такое — по образу и подобию? Это же не две ручки, две ножки, голова и все остальное, а что это? И вот это «Что это?» — это то чудо, которое, на самом деле, мы очень боимся в себе, потому что это чудо — творчество. И это не обязательно художник. Ты можешь быть творцом в любом моменте. Ты можешь быть творцом во взаимоотношениях со своим любимым, с детьми, это может быть учеба — не важно. А что такое творчество? Это когда ты создаешь новое. Говорят: все повторяется, все уже было. Понятно, что почти все бабы уже рожали, все выращивают детей как-то — но это же конкретно твой ребенок, это твой сегодняшний день, это не какая-то абстракция! Или к своему любимому — ты проснулся утром, рядом с тобой человек — ты видишь этого человека или это функция, у которой ты привык? Вы же понимаете, что мы часто из-за своей душевной лени боимся, потому что же творчество — это опасность. Не попытка повторить, сделать реплику, репродукцию вчерашнего дня, а ты каждый день открываешь. Но открытие требует труда, и оно опасно, это поход над бездной. Страшно? Да. Но от этого может захватывать дух, от своей отваги и от того, что ты дерзаешь. Слушать мир, где тебе отдается, где тот храм, в котором тебя любят. Извините за такую метафоричность, но служить надо в том храме, где тебя любят. Ты можешь себе придумать, что ты арт-менеджер — но что это такое? Я зарабатываю бабло на искусстве? Это арт-менеджер? Ну, окей, но тогда это печально, уныло. Как чиновники, которые занимаются культурной дипломатией, — более ужасного и скучного занятия сложно представить себе.

 

— Но это же тоже кто-то должен делать?

— Я же не против, кому это интересно — делайте. Можно там найти что-то настоящее? Можно, но…

 

— Но как-то же эта энергия управляется? Есть же что-то рациональное, что собирает все это вместе и заставляет сделать «Гоголь-фест».

— Извините, но никакой рации нет. Более того, все бизнесы, которые я делаю, они были нерациональные. Это потом он становится рациональным. Это понятно, что Украина — красивое пение, добавить чуть-чуть ритма, размышления минималистической музыки, добавить театра — вот тебе «ДахаБраха». Но когда же ты это делаешь, ты же не думаешь категориями, как я сейчас все это сложу, и потом они будут «Фарго» продавать свою музыку. Наверно, есть такие люди, я не знаю. Это точно не ко мне. Почувствуй. Задача моя и моего арт-менеджмента, режиссура жизни и творчества заключается для меня в следующем — попробовать дать возможность другим стать творцами. Не управлять творческим процессом, не говорить: «Ребятки, делаем так, так и так», потому что это становится пирамидальная система, потому что есть некий ментор, аккомпаниатор, который говорит: «Ребята, я все знаю». Ни хера не знаю. Я прихожу, делаю новый спектакль, создаю новую музыку, у меня нет вообще никаких рамок. Я говорю: «Начинаем пробовать». Могу просто болтать, как я сейчас просто болтаю. Есть у вас какие-то хотелки-мечталки — давай попробуем. По музыке, может по какому-то проекту — давайте поищем. А дальше моя задача — модерировать этот процесс. Если в человеке просыпается творческая энергия, та логика Божественная, — тогда его самого несет. Моя задача — дальше помочь людям, возможно, договариваться. Вот это большая сложность. С одной стороны, конечно, в чем плюс этих бюрократических институций, всех фондов и прочей радости — там есть определенная схема, дорожная карта, как жить, ты заполняешь — и это понятно. Есть там некие дядьки и тетьки, которые определяют — совпадает это с критериями или нет. Это понятно. А когда ты реально делаешь демократию? Вы знаете, что у нас сейчас реально нет демократии, у нас охлократия бессознательная. Все, что мы голосуем — это все когнитивное бессознание. А демократия — это когда делают осознанно. Договорить на разрушение всегда проще. Что такое был Майдан кроме того, что это был офигенное креативное пространство? Это была очень понятная цель — сказать «нет». «Я точно не туда» — сказало 15-20 тысяч человек. Но теперь вопрос — куда? Что такое куда, что такое Украина? Кстати, очень провокативный вопрос. Я вас сейчас его задам, я люблю его спрашивать. Что для вас нынешняя Украина? Как вы бы представили Украину для своего зарубежного друга? Украина — это…

 

— Украина — это место, где есть свобода для творчества, где есть много креативных людей. Это мое ощущение: когда я езжу где-то и возвращаюсь в Киев, такое ощущение, что здесь постоянно фестиваль. И радует то, что появляется все больше интересных, креативных, наполненных смыслом брендов, начиная от очков, одежды и заканчивая другими вещами. Это делают реальные люди, и делают это очень качественно.

— Это интересно. А еще есть какие-то образы Украины? Потому что, наверно, если вы приедете в Чернигов, такого не будет.

 

— Сильная страна без определенного будущего. Мы не знаем, куда двигаться.

— А вы хотите, чтобы вам кто-то сказал?

 

— Лучше бы не мешали. У меня дочка живет в Мюнхене в Баварии. И она говорит, что ее немецкие друзья ей рассказывают, что в этот район ходить нельзя. Она спрашивает: «Почему нельзя?» – «Там поляки живут, ужас, туда не ходи. А там русские, с ними лучше не связываться». – «Ребята, я вообще-то из Украины». – «Ну, это непонятно что». Эта оценка «непонятно что» — наверно, обладатель какого-то не сформулированного шанса.

— Можно на себя тянуть энергию жертвы — что Украину все время гнобили то поляки, то русские, то литовцы, то татары, и можно все время по этому поводу причитать и ничего не делать. «Президент не тот, мэр не тот, денег нет, независимых театров нет, галерей нет, арт-рынка нет — в общем, все плохо». — «А ты-то что?» — «А я что? Нет». Ну, на нет и суда нет, и так фактически профукал свою жизнь. Вы же понимаете, что мы тоже живем, как бессмертные. Это парадоксальная вещь. Так как у нас нет самой культуры смерти, это удивительная штука. Если смерть как естественная часть жизни. В чем суть самураев? Все серьезные философии, религиозные и не религиозные, они говорят о том, что смерть стоит за плечом, и ты должен быть готов к встрече с ней всегда, таким образом проживая каждый свой день как последний.

 

— Вы несколько лет назад мечтали о том, чтобы открыть большое место на Выдубичах. У Вас был огромный масштабный план сделать сосредоточие художников, артистов, людей с креативным мышлением. Получается, что мечта не смогла воплотиться?

— Можно, конечно, стать рабом мечты и сказать, что я хочу, чтобы у меня был свой большой театр. Если этого театра нет — то все, жизнь не сложилась. Или второй момент — как семена, ты сеешь, где взрастает — там и собираешь урожай. Ну не растет, так не растет. Можно, конечно, дергать, но вряд ли оно вырастет быстрее. Ты выполняй все с любовью и поливай, надо стараться себя не обмануть. Вообще жизнь — это частичное проявление арт-менеджмента, умения договариваться, слышать другого. Разрушить-то просто, а договориться, что мы вместе строим. Креативная земля — она фрагментарная, как удивительные волшебные бриллиантики, кристаллики, но пока нет. Может, и не надо. Я думаю, что сожалеть о том, чего не случилось, — это тоже какое-то безумие, потому что ты себя пожираешь, что ты какой-то шанс упустил. И этим сожалением о том, что не случилось, ты теряешь момент, который может сейчас случиться, и стоишь спиной вперед. Или, наоборот, история отложенной жизни, когда ты говоришь: вот, у меня будет театр, или будет кластер, или будет еще что-то — вот тогда да. И откладываешь свою жизнь. Формат «Гоголь-феста», когда он придумывался, может, не до конца реализовался. В этом году десятый фестиваль, и, конечно, это такая возможность попробовать себя в синергии, потому что понятно, что команда «Гоголь-фест», нет денег на то, чтобы содержать. Мне все время говорят, почему вы не делаете маркетинговые исследования, не запускаете пиар по-человечески. Задают этот вопрос. Я понимаю, что, конечно, было бы хорошо делать поиск по спонсорам, собирать эти деньги, был бы у меня бюджет на содержание команды сотни две тысячи гривен. Я это понимаю, но, с другой стороны, ты начинаешь, может быть, быть более дерзким. Я предлагаю — подумайте, может быть, предложите какие-то идеи. Идея, конечно, вещь замечательная, но предложите и реализацию своих идей. Тема нынешнего «Гоголь-феста» — ковчег — не каждой твари по паре, хотя Библия очень важная книга для понимания, что такое западная цивилизация, одна из философских основ. Так вот — ковчег, потоп всего хлама, все потребительское шмотье, которым переполнено, экологический потоп и информационный потоп, когда у нас сознание заполнено и мы не в состоянии больше 30 минут сосредоточиться на чем-то более-менее серьезно. Сами ловили себя, наверно, на мысли, что тяжело читать серьезный роман. Чуть посложнее — и ты уже не в состоянии. Ты теряешь свое я, у тебя начинается память, как у рыбки — 8-секундная память. Так вот в этом мире всего переизбыточного, этого потопа, что такое ковчег? Место жизни, спасения, где оливковую ветвь голубь принес.

 

— А какая локация будет?

— В этом году будет три локации: ВДНХ, Центр Довженко и Театр на Подоле — вот это прекрасное скандальное здание. Я считаю, что то, что сделали это здание, это прекрасно, Дроздов прекрасный архитектор. Это единственное в Украине здание, которое имеет отношение к современному театру, где есть нормально оборудованные площадки. И это был особенный выбор. Там будет серьезная программа европейского театра. Там будет супер. 11 событий в Театре на Подоле, начиная с 8 сентября по 17-е, там будет просто перфект. В Центре Довженко — там запускается новая театральная площадка, независимый театр, «6-й этаж» называется. Там дикий театр. Там тоже будет европейская и немного украинская программа. Там нормальный 300-местный зал будет, хорошо оборудованный, со всей инфраструктурой, то есть не андеграундный. Пленка, тоже локация «Гоголь-фест», это третий уровень. 5-й этаж — это выставка будет, новая украинская эротика… 1-й этаж делает экспозицию, инсталляцию (47.50?). Кинозал на 5 этаже будет, очень крутая кинопрограмма. Проекционный зал тоже на пленке и в Центре Довженко. И там еще волшебная локация — абсолютно открытая для всякого безумия. Это здание, которое примыкает прямо к Центру Довженко, четырехэтажное сталинское здание, которое нам дали на полный… то есть сразу после «Гоголь-феста» его снесут. Мы взяли себе эту локацию до 22 сентября, через день его будут сносить. На самом деле здание очень неплохое, сталинка. Там оно еще имеет некий арт-свет, там долгое время сидела анимационная студия «Борисфен».

 

— А как вам так его подарили?

— Девелоперы. Ну как подарили? Сейчас у меня будет встреча, мне предлагают 17 га земли тоже бесплатно, с какими-то зданиями в районе Кирилловской церкви. Дари не хочу. Это планы на будущее. А нам сейчас нужен сквот. С сегодняшнего дня там начинаются минимальные инфраструктурные работы — электричество, канализация. И где-то через 1,5 недели мы открываем двери для художников и прочей швали, чтобы в течение 2 месяцев там можно делать действительно все. Понятно, без треша — без наркоты и бухла. Но с точки зрения художественной понимаешь, что это мгновение. Это как мандала у буддистов. Ты делаешь что-то волшебное, но понимаешь его сиюминутность. Для публики она будет открыта с 7 сентября, и 10 дней, до 17-го, публика может посмотреть, что там можно натворить.

 

— А как можно присоединяться к Вашим проектам, как это обычно происходит?

— Присоединяйтесь! Есть интересные люди: у меня есть классный проект, дай 200 тысяч — и я тебе его сделаю. Окей, но у меня нет 200 тысяч. Нужно быть ниндзя в современном мире: ты придумал проект, ты сам нашел деньги под него, мы можем дать синергию. То есть ты можешь на этой большой волне, не теряя свою индивидуальность, себя проявить, кого ты привлечешь. Ну, вы понимаете, что ты делаешь, например, какой-то маленький свой камерный проект, конечно, он может быть бриллиантовый — например, выставку своего искусства. Вы знаете, как у нас на выставки ходят? Никак. На открытие приходят 100–200 человек, а потом пусто, за исключением, может быть, Пинчука и «Арсенала». Туда просто ходят из-за масштабов, а если маленькая выставка, малая галерея «Арсенала» — никто не ходит. Что бы ты там золотое ни выставил.

 

—То есть когда к вам приходят и говорят, что «я хочу сделать свою выставку», Вы, скорее всего, отвечаете, что это неинтересно, или нет?

— Вот сквот, ты берешь комнату и делаешь свою выставку — никаких проблем. Но только сам заморачиваешься, как осветить ее. Как говорится, кто встал, того и тапки. Я как раз картинки меньше всего бы там вешал, потому что понимаю, что лучше всего делать то, что снесется. Ты заносишь туда и оставляешь. Можно, кончено, предполагать, что твоя картинка кого-то заинтересует. Вряд ли. Все равно здесь вопрос взаимоотношения с публикой. Если ты художник, дальше твоя история — как твои взаимоотношения с публикой? Или ты говоришь: «Я так вижу и мне наплевать, что обо мне думают». Имеет право на такое мировоззрение, на такую философию художник? Конечно. Но, с другой стороны, любой художник, который говорит такое, вы понимаете, что это кокетство, потому что тогда на хрена тебе выставляться? Рисуй у себя дома и любуйся, будь таким нарциссом — и будет тебе счастье. Нет, ему хочется, чтобы их экзерсисы были каким-то образом представлены. И тут тогда возникает вопрос куратора: кто будет «дегустировать» и кто будет посредником между публикой и художником? И вот тут как раз возможна функция арт-менеджмента, потому что в Украине что касаемо театра, чуть лучше ситуация с визуальным искусством, но тоже в очень узком направлении. Фактически нет посредников в хореографии. Вы понимаете, что для того, чтобы внедрить это в сознание масс, даже не всех масс, а хотя бы какой-то части, нужен своеобразный «сомелье» или «бариста», которые помогут объяснить, какими пупырышками на что реагировать. Возможно, они атрофировались за ненадобностью, и их надо как-то пробудить. И искусство арт-менеджмента, особенно в нашей стране, это формирование этого рынка. Наиболее яркий пример, который очень показателен, это история с вином в Украине. Еще буквально 15 лет назад вин в Украине не было. 20 лет назад это было три вида вина в лучшем случае в магазинах. Сейчас выбор вина лучше, чем во французских супермаркетах и немецких, то есть ассортимент гораздо шире. Что произошло? Появился рынок. Ты формировал рынок. Точно так же, как для «Nova Opera», новой музыки — феномен то, что сделало «Ухо», музыкальное агентство, которое занимается совершенно придурковатой музыкой. Не могу сказать, что сделали бизнес, но, тем не менее, они сделали маркет, который может потреблять этот продукт. В хорошем понимании потреблять. И вот собственно арт-менеджмент в нашей стране — это те люди, которые формируют рынок. Есть технологические вещи. С одной стороны, это чисто маркетинговая политика, пиар, воспитание журналистов, которые могут помогать этим «сомелье», которые находят пути встречи с публикой. Вот этим интересно заниматься, и тут не паханая территория. Причем нельзя копировать то, что происходит в других странах. Если вы возьмете арт-менеджмент, который работает в Польше или Германии, там другая традиция, там есть мифы, и они опираются на эти мифы. У нас нет мифов, связанных с современной культурой, а маркет появляется тогда, когда появляется миф. Реально вы же понимаете, что с тем же вином те люди, которые изображают из себя знатоков, на самом деле не хера не понимают. Это сказки, когда тебе говорят, что здесь вкус земли плюс какой-то железки, плюс лесные ягоды с запахом апельсина. Или с кофе баристы. Но они создали мифы. Так же и в культуре, в искусстве должно быть.

 

— Но с алкоголем проще, это такой продукт, на который легко подсадить.

— Знаете, кстати, на ту же академическую современную музыку. Понятно, что есть классическая линейка — Бах, Бетховен и прочие Вивальди. И ты понимаешь, ты его слушаешь, и это все равно мышление 18 – 19 века. А потом ты слушаешь какого-нибудь Шнитке или Шестаковича. Ну или наших кого-то молодых. Кстати, у нас есть офигенная композиторская школа современных украинских композиторов, боюсь, о которых вы даже и не подозреваете, но она реально мирового уровня. И когда тебе говорят, послушай, как он здесь переходит на другой тембр, как здесь меняется ритм — и ты понимаешь, что твое ухо слышит, когда тебе кто-то показал, ты начинаешь к этому прислушиваться. И потом ты более простую музыку 19 века уже как бы — ну, да. У меня было недавно фантастическое впечатление, когда я слушал норвежский камерный оркестр. Они играли Вивальди, как они играли! У них сознание 21 века. Этот дядька — одновременно и солист на скрипке, и дирижер. И пиано, когда очень тихо музыка, он начинает как бы гладить смычком скрипочку свою — и я не слышу звука. Я должен максимально напрячься, чтобы услышать его шепот. И потом это начинает весь оркестр — 25 музыкантов. Очень тихо «говорить». И я вижу, что они работают всем телом. Они меня затягивают, а потом они взвинчивают темп. Наверно, от обычного исполнения Вивальди он где-то в 2-2,5 раза выше тембр. Он настолько заводит! Я впервые видел, когда после исполнения кусочка «Времена года», самая клешируемая вещь, когда зал вскакивает с криком. И я вскочил. Я сангвиник, не очень такой эмоциональный парень, и тут я вскакиваю. И я понимаю, каким современным языком! А потом они играли очень сложную современную музыку, и я увидел, как барабанщик, огромное количество барабанов, как он музицирует! Я сейчас вам продавал этот продукт. Так вот задача арт-менеджмента — найти это, передать эту эмоцию, передать чувство. Конечно, одна проблема, когда я разговариваю с настоящими маркетологами, они говорят: «Вот тебя слушаешь — все понятно. А теперь это напиши как продукт». И тут ты понимаешь, что когда ты описываешь это в виде продукта, это какой-то кастрированный безногий уродец, который не то что покупать, смотреть на него не хочется, а хочется его положить куда-нибудь в шкафчик и закрыть, чтобы не воняло. Вот это вопрос. Тут, возможно, нужны секретные люди — художники маркетинга, каким образом живое чувство превратить тоже в живое чувство, но через тексты и через все эти штучки. По поводу государства. Государство — это секретная лаборатория. Все наши министерства культуры и прочее — это институции, которые обслуживают вчерашний день. Что такое наше образование? Это попытка убить индивидуальное в человеке. То есть тебе говорят учить какую-то хрень, которая на голову не налазит. Даже Шевченко, как преподается в школе, уже лучше бы не преподавали, потому что это насмерть убивает всяческое предположение, что это реально великий поэт, мыслитель. А становится какое-то страдающее чмо. Ну и про все так. Чтобы ребенок или студент был наполнен пытливостью завтрашнего дня — это очень сложно представить. Был такой период в Могилянке. Сейчас такой период, по-моему, в Таврическом во Львове. Есть какое-то чувство, что есть дерзновение. Арт-менеджмент — это тоже очень серьезный вопрос. Вы понимаете, что официальная культура, что поддерживается в рамках государства или вообще всего, если государство рассматривать как институцию, у которой мы покупаем сервисы за счет наших налогов. Раз мы платим, мы, по идее, должны влиять на то, что мы покупаем. Мы можем, по крайней мере, говорить себе, что я хочу другое образование, потому что это не соответствует, оно не совпадает с нынешним миром. По крайней мере, в эту сторону есть какие-то размышления, есть какие-то критерии. С медициной то же самое: есть медицинская реформа, можно по-разному оценивать деятельность Супрун, но, по крайней мере, ты понимаешь, что такая система не работает и нужно что-то делать. А по поводу культуры. Задавали ли вы себе вопрос: кто определяет то, что называется культурой и за что мы все платим деньги? Есть бюджет Управления культурой, он на самом деле не такой маленький. В этом году он, по-моему, миллиарда четыре, а с учетом по всем городам и районам, думаю, будет миллиардов под десять гривен. То есть это большая сумма, которую мы все платим. Есть товар, который мы покупаем. Размышляли ли вы о том, что мы можем влиять на выбор этого товара, или вам просто говорят: купите то, что вам на хрен не нужно, потому что так принято? Так было и так есть. В том-то и дело. А что такое официальная культура? Это те институции, театры, хоры — вся эта «королевская конница», их на самом деле немало, которые застряли где-то в 80-х годах 20 века, это абсолютный «совок», и им ни в коем случае не хочется ничего менять. Культура — это структурообразующая суть страны. Именно культура, не экономика. Культура и образование. Они как сиамские близнецы. Чем выше культура, тем больше появляется мотивация развития сознания у учителей, соответственно, у детей и т. д. Так вот в культуре кто может быть заказчиком изменений? Вот есть офигительная куча денег, есть ресурсы — здания, люди ставки — это же все есть. Но оно как используется? Кто определяет, что это стоит это? Никто. В нашей стране это уже сложилось как данность. У нас есть Вирский — и ты хоть умри. Неважно, что он будут плясать, никого не колышет, что они там пляшут, но это называется Национальный ансамбль Вирского. Или Веревка, или Оперный театр, или Леся Украинка, или клуб «Березка». Говорят: где взять ресурсы? Вот, море! Мало того, что оно очень неэффективное. Даже не разработан критерий. Например, статус национальный — вы никогда не задумывались, что это такое? Я стал национальным, а дальше кто-то проверяет — я соответствую этому критерию? Нет, конечно. А вы понимаете, что это такое? У меня нет никакой мотивации. Я говорю, что я носитель традиции. Никто вообще не знает эту традицию. Секрет уже утерян. Вирский и Веревка уже давно померли. Они сделали хореографию, сделали аранжировку народной музыки, все это было придумано в «совке», что делает такой некий шароварный образ Украины, а мы с вами говорим, что это наше национальное надбання. Наш Оперный театр — вы не представляете, сколько стоит это денег! 250 млн грн. в год. А «кулек»? Это не прикол на самом деле. Вы никогда не задумывались, что национальный символ Украины — это Поплавский? И это без всякой иронии. Поплавский — это наше все. Это надо плакать, а не смеяться, потому что это ректор Университета культуры. Название — Университет культуры. То есть формальное название и ректор Университета культуры — это штемп, который в окружении девчат, которые не знаю, насколько они сейчас бляди, но изображают из себя блядей. Я сейчас смотрел сайт «Украинской правды», и там стоит его баннер. Сайт одного из самых продвинутых изданий, которое европейское и бла-бла-бла. Для меня это на самом деле шок, потому что есть баннер, посвященный Шеремету, которого убили, и выше и больше стоит баннер, который посвящен Поплавскому. Это пиздец, простите! На самом деле это символ успеха Украины. Парень в окружении денег, сало, свои рестораны, своя водка. Можно, конечно, отмахиваться — мы такие продвинутые, нам на это наплевать, но вы же понимаете, что для большинства людей в Украине это реально круто.

 

— Но Вы же понимаете, что сознание людей, которые живут в Киеве, во Львове и в Харькове, и тех, которые живут в Кривом Роге, отличается на десятки лет.

— Вы не правы, если думаете, что в Киеве сильно отличается. Вы знаете, какой процент людей этим интересуется? Может быть, 1 %. Пойдите отдохните на Троещину. Да вон у меня из окна какой-то мудила выбрасывает всякое говно периодически. Поэтому рассказывать, что очень сильно отличается… Кстати, тот же «95 квартал» из Кривого Рога. Процент людей, которые думают, примерно одинаковый. Когда-то был вопрос: какой самый главный запрос в Гугле в Украине? По-моему, пару лет назад, я после этого не мониторил. И там был российский сериал «Физрук». Если вы думаете что-то делать в этой стране, тогда думайте об этих вещах. Если не формировать общественное сознание, которое будет задавать власти вопросы, ребята, а кто будет задавать эти вопрос, которые я вам задаю? Почему вы это не задаете? Почему не возникает скандала, что наш ректор.